Последний день новогодних каникул мы решили провести культурно и отправились в музей. В том здании Музея Современного Искусства, что на Петровке, идёт давно заинтересовавшая нас выставка «200 ударов в минуту», посвященная пишущей машинке.
Это, конечно, не совсем наша тема, но уж точно смежная. Во-первых, целый век именно с помощью пишущих машинок зарождалось то, что потом печаталось в типографиях, а во-вторых, пусть с натяжками и оговорками, но этот агрегат – сам по себе маленький домашний печатный станок, причём даже многотиражный, если умело пользоваться копиркой.
Часть выставочного пространства отдана машинкам, часть – машинописи. Нам, конечно же, интересно и то и другое, но всё же в первую очередь – техника.
Вот один из наиболее «древних» экспонатов – Ремингтон с русским «дореволюционным» шрифтом, датируется примерно 1896-1903 годом:
А это просто красиво, в том самом смысле, в котором это понятие применимо к технике. Как говорится, «некрасивые самолёты не летают». И точно, читаем в подписи, что на основе этой американской модели BLICKENSDERFER, выпущенной примерно в 1910-1912 году, была создана первая электрифицированная пишущая машинка, которая опередила время ровно на полвека – сочувствия современников добиться не удалось, зато в 1960-х разработка пошла в дело:
Из отечественных машинок особо заинтересовал это экземпляр, выпущенный в Риге в 1914 году:
А сколько тут личных машинок наших именитых писателей и поэтов! Вот, например, машинка Маяковского, купленная им во время поездки по Америке в 1925 году:
Вот Ремингтон Шолохова:
Этот экземпляр принадлежал Бродскому:
Вот машинка Довлатова. Гэдээровская Эрика… А как же «Соло на Ундервуде»?
В отдельном полутёмном зале, в дальнем углу обширного стола, так, чтобы уж точно никто ничего не разглядел, выставлена машинка Льва Николаевича Толстого. А по столу бежит проецируемая машинопись его статьи 1908 года «Не могу молчать». Словно в подтверждение заголовка, там же постоянно прокручивается аудиозапись самого Льва Николаевича, зачитывающего короткий отрывок из этой же статьи:
Мы не знаем, что имели в виду организаторы, но для себя мы растолковали эту вопиющую (голосом великого писателя) мультимедийность примерно так: с этого момента экспозиции техника отходит на задний план, и настало время уделить немного внимания машинописи. ОК!
Вот подборка самиздата; отдельный зальчик с листами использованной копирки различных оттенков.
Роман Василия Гроссмана «Жизнь и судьба», о перепетиях издания которого можно написать отдельный роман, занимает целый зал. Несколько сотен листов выложены единым массивом, но каждый под своим стеклом. Юный экскурсовод прокомментировал это так: «Страницы напоминают могильные плиты». Вообще, в музее настроены весьма сурово, не то готично, не то апокалиптично. Тот же юноша сообщил, что машинки писателей, выставленные на высоких постаментах в соседнем зале, похожи на надгробные памятники. Дальше мы предпочли осматривать экспозицию самостоятельно, без комментариев, а то вдруг выяснится, что какой-то из экспонатов положили в гроб известного писателя, а теперь на время изъяли для этой самой выставки…
А вот машинописная графика. Знаменитые стихограммы Пригова:
Для того чтобы исполнить такую шрифтовую композицию, нужно владеть машинкой не то что виртуозно, а просто акробатически:
Рассматривая многочисленные листы, одна из посетительниц восторженно заметила: «Как похоже на схему для вышивки крестиком!»
Кстати, тема женского служения делу машинописи тоже охвачена, начиная с Александры Львовны Толстой, одной из первых русских машинисток, до самоотверженных жён советских литераторов. Отдельно представлен рабочий стол и личные вещи (вплоть до ботильонов!) знаменитой машинистки из журнала «Знамя» Нины Леопольдовны Мушкиной, пришедшей в издание в 1942 году и проработавшей там три десятилетия. Под её пальцами прошла целая череда знаковых произведений этой эпохи, и ходили слухи, что всё, что перепечатано Ниной Леопольдовной рано или поздно попадает в печать, несмотря на все препоны и перепетии того времени:
Но вернёмся к машинкам и подведём итоги. Приз наших зрительских симпатий совершенно однозначно, окончательно и бесповоротно заслужила американская машинка HAMMOND MULTIPLEX 1920-1922 года. Прежде всего, она просто хороша, а главное, как гласит подпись – именно она послужила прообразом первых типографских наборно-пишущих машин:
Ну разве могли мы спокойно пройти мимо?
И было же из чего выбирать. Каких машинок тут только нет! Машинки для слепых; машинка «Toshiba», печатающая японскими иероглифами. Жаль только, что концептуальный формат не предполагает разглядывания отдельных экспонатов в деталях и подробностях: при входе на выставку посетителей встречает целый стеллаж с машинками, где в полутьме, сквозь блики стекол, ещё можно кое-как разобрать содержимое нижних рядов, а вот о сокровищах верхних ячеек можно только догадываться по висящему неподалёку подробно пронумерованому списку экспонатов. Интересно, в музей пускают со своей стремянкой?
Мы уже вряд ли сумеем прояснить этот животрепещущий вопрос, а вот у вас может получиться)))
Выставка работает до 13 марта в главном здании музея на Петровке, 25. Прочие подробности .
